Так могла бы звучать заповедь людям на все времена. Законы об охране окружающей среды звучат, конечно, строже и суше, требуя сохранения жизни и здоровья животного. В мировой, особенно же в русской литературе жива традиция, которая еще ждет своих исследователей.
Суть ее — в неизменном сознании нашего природного, естественного родства с животными, нашей близости к ним. Перечитайте «Каштанку» и «Тоску» А. П. Чехова, «Бульку» и «Холстомера» Л. Н. Толстого, «Белого клыка» и «Зов предков» Джека Лондона… Вероятно, всем с самого детства знакомы и книги Сетона Томпсона, и народные сказки, и «Конек-Горбунок» П. Ершова, и рассказы Виталия Бианки… Трудно даже перечислить все произведения о животных. Но только ли о животных они? Не переплетены ли самым тесным образом в них судьбы людей и судьбы животных? Можно было бы назвать будущее исследование об отражении этой связи в литературе так, как назвал свое прекрасное стихотворение Владимир Маяковский: «Хорошее отношение к лошадям». Помните?
Лошадь, слушайте чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь.
А знаете ли Вы наизусть (я думаю, что такие стихи надо обязательно, хотя бы в фрагментах, знать наизусть) стихотворение Бориса Слуцкого «Лошади в океане»? Оно входит почти во все сборники этого нашего известного поэта, его часто исполняют артисты с эстрады. Недавно я слышал, как на эти стихи студенты пели песню. Что заставляет не забывать это стихотворение вот уже более тридцати лет? По-моему, мужественное, без мелодраматизма описание эпизода времен войны — подлодка потопила корабль, где плыли люди и лошади:
Люди сели в лодки, в шлюпки влезли. Лошади поплыли просто так.
Плыл по океану рыжий остров. В море в синем остров плыл гнедой. И сперва казалось — плавать просто, Океан казался им рекой.
Кони шли на дно и ржали, ржали, Все на дно покуда не пошли. Вот и все. А все-таки мне жаль их, Рыжих, не увидевших земли.
Почему — «все-таки»? Потому, что на войне гибли миллионы людей. Но выжившие, живущие никогда не должны забывать о том, как лошади и собаки разделяли с людьми тяготы и опасности войны. Преданность — не толь-ко человеческая черта, но и свойство животного, прирученного человеком. Животное стало издавна частью нашей жизни, частью нас самих.
Надо уметь общаться с животными, общаясь — понимать и любить их, «братьев наших меньших», как называл их Сергей Есенин. Но, повторим, любви и общению мы часто учимся через общение с литературой.
Всем известно, что попугай может довольно внятно произносить слова любого человеческого языка, что собака и кошка легко отзываются на клички и могут выполнять многие словесные команды — как, собственно, и лошади, дрессированные обезьяны, медведи и слоны. Кстати, многие знают или видели сами, что в обучении и в дрессировке животных большую роль играют несловесные знаки- жесты, Однако широко распространено мнение, что попугай если и произносит чужие (услышанные им) слова, то не понимает их смысла, а собаки, и другие животные, хоть и выполняют словесные команды, что-то недо-понимают в них; во всяком случае, понимают слова человеческих языков не так, как люди, говорящие на этих языках. Есть и другое, тоже достаточно распространенное мнение: «они все понимают, как люди».
Подобный антропоморфизм (от антропос — человек) не имеет под собой научных оснований, его легко опровергнуть как логически, так и экспериментально или даже путем простого сопоставления поведения животных и поведения человека, способов общения между людьми с сигнализацией животных и т. д. И все же:
«В естественном состоянии ни одно животное не испытывает неудобства от неумения говорить или понимать человеческую речь. Совсем иначе обстоит дело, когда животное приручено человеком… в пределах свойственного им круга представлений, они легко научаются понимать всякий язык».
«И пусть не возражают, что попугай не понимает того, что говорит… в пределах своего круга представлений он может научиться также и понимать то, что говорит».
Ф. Энгельс, обратите внимание, в обоих высказываниях своих подчеркивает совершенно определенную ограниченность «круга представлений» животных, следовательно, ограниченность потребности и возможности общения с человеком. Это очень важная мысль гениального марксиста. В его высказываниях, подтверждающих возможности понимания и общения (в указанных пределах!) животных с человеком, с исключительной прозорливостью предугаданы открытия последних десятилетий в области способности животных к знаковому поведению.
В книге известного американского ученого К. Прибрама «Языки мозга» (М.: Прогресс, 1975. — С. 367-373), а также в популярной книге Е. Линдена «Обезьяна, чело-век и язык» (М.: Мир, 1980) очень интересно рассказывается, как ученые-зоопсихологи нашли способ общения с высшими человекообразными, как обезьяны научились жестовому языку, «языку» специальных условных знаков. В их обезьяньем «словаре» насчитываются сотни «слов», из которых они составляют множество сообщений, понятных человеку. Мы здесь берем в кавычки обозначения понятий «язык», «предложение», «слова», «словарь» не по-тому, что они не пригодны для общения. Напротив! Но все-таки тот ограниченный «круг представлений», которым располагают животные, мешает их «языку» стать человеческим языком, «словам» — человеческими словами. Они не могут изменять жестовые слова (например, по падежам, по лицам, по числам) и связывзать их в синтаксические единства так же тонко и сложно, как они связываются в предложения человеком, выражая оттенки мыслей и чувств. А главное — обезьянам недоступно обозначение предметов, выходящих за «круг их представлений». Поэтому они не могли бы усвоить разницу между знаком конкретного (например, «банан») и общего (например, «плоды вообще»). Они могут отличать красный цвет, например, от белого, но не в состоянии ни понять, ни обозначить содержание знака «любой цвет», «любой предмет», «любая одежда».
Ежегодно дрессировщики проводят в Бельгии и Франции соревнования попугаев. Их называют условно «кон-курсами Жако» (наиболее частая в прошлом кличка попугаев). Есть такие Жако, что могут усвоить и уместно употреблять несколько сот слов французского языка. Но и у попугаев — по Энгельсу — то же ограниченное пони-мание того, что они говорят, что и у обезьян, даже еще ограниченнее. Тем не. менее открытия ученых свидетельствуют, что человеческий тип мышления и общения разнился не на пустом месте. Более того, человек унаследовал от предыдущей ступени эволюции способы коммуникации без помощи национальных языков.